Виктор Милитарев о двух интеллигенциях и одной нации.
24 октября я был на круглом столе об интеллектуализме в современной России. Организаторами круглого стола были журнал «Гефтер.ру», журнал «Искусство кино» и газета «Свободная пресса».
Организаторы поставили перед нами два вопроса.
1) Чем можно объяснить изменение взглядов т. н. «демократической интеллигенции» на свое место в обществе? Если в перестройку демократическая интеллигенция считала себя выразителем взглядов народа, то, начиная приблизительно с 1992-93 годов, она стала считать себя носителем единственной истинной точки зрения на желаемое будущее России, а «народ» - «реакционной массой», которую нужно либо заставить идти правильным путем, либо игнорировать.
2) Почему в России последней четверти века демократическая интеллигенция практически не использовала тему национально-освободительной борьбы, столь популярную в других странах Восточной Европы?
Обсуждаемые темы кажутся мне настолько важными, что я решил не ограничиваться выступлением на круглом столе и изложил свои мысли в письменной форме.
Мой ответ на поставленные вопросы носит в значительной степени семантический характер. На мой взгляд, концепт «демократическая интеллигенция» чрезвычайно двусмысленен. И, в зависимости от того, что мы понимаем под демократической интеллигенцией, мы получим два весьма различающихся друг от друга ответа на каждый из заданных вопросов.
Каковы возможные значения выражения «демократическая интеллигенция»? На мой взгляд, таких основных значений всего два. Первое значение получается, если мы будем понимать оба слова «демократическая» и «интеллигенция» буквально. То есть, «интеллигенция» - это люди с высшим образованием или, что приблизительно то же, работники умственного труда. А «демократическая» означает придерживающаяся демократических убеждений или считающая демократию лучшей формой правления для нашей страны.
Второе значение получается, если мы будем рассматривать выражение «демократическая интеллигенция» как самоназвание некоторой общественно-политической группы, так себя именующей. При такой интерпретации оба слова «демократическая» и «интеллигенция» следует понимать в несколько пиквикианском смысле. Поскольку «интеллигенция» при таком понимании означает вовсе не всех работников умственного труда, а только тех, кто принадлежит упомянутой социально-политической группе, разделяя ее ценности. А слово «демократическая» означает вовсе не поддержку демократии, а поддержку тех политиков, которые в конце 80-х и до середины 90-х годов именовали себя демократами.
Тогда даже имел хождение такой анекдот: «Коммунизм — это власть коммунистов, а демократия — это власть демократов».
И у этих двух социальных групп омонимически именуемых «демократической интеллигенцией» совершенно разный, как сейчас модно выражаться, габитус. Или, выражаясь по-простому, совершенно разные ценности, политические и социально-экономические пристрастия.
Демократическая интеллигенция в широком смысле слова никогда не отделяла себя от своего народа. Считая себя либо частью народа, либо выразительницей его взглядов и чаяний. Да и национально-освободительная тематика никогда не была в этом социальном круге запретной.
Собственно, взгляды этой социальной группы последние 20 — 30 лет практически не менялись. Лет 15 назад такие взгляды принято было именовать «социал-патриотическими». То есть это некое сочетание государственничества с приверженностью к социальной справедливости и гражданским свободам, дополняемое чрезвычайно
умеренным русским национализмом. Впрочем, таких взглядов придерживается не только русский образованный класс, но и почти весь наш народ. Другое дело, что это абсолютное большинство является, как я об этом неоднократно писал, большинством молчаливым. Взгляды его в нашем политическом меню последней четверти века практически почти никак не представлены.
Совершенно иначе позиционирует себя по отношению к народу демократическая интеллигенция в узком смысле. Я готов сделать сильное утверждение, казалось бы, противоречащее фактам, настаивая на том, что эта социальная группа никогда не считала себя выразительницей интересов народа, а наоборот, считала себя элитой, а народ быдлом. Я считаю, что уверенность в своем превосходстве является основным убеждением этого социального слоя, убеждением, конституирующим его как отдельную социальную группу.
До того, как эти люди стали именовать себя «демократической интеллигенцией», они на продолжении нескольких десятилетий называли себя просто «интеллигенцией». Однако смысл этого термина в их устах сильно отличался от представления об интеллигенции как группе профессий. Именно в этом кругу шли непрерывные рассуждения о том, что «интеллигент это не просто работник умственного труда», а это еще и «хороший человек», «порядочный человек», «человек высокой духовности», «человек с духовными интересами» и т. д. и т. п.
В основе всех этих разговоров лежало убеждение в собственной гениальности и в бездарности всех остальных, включая и «коллег» по претензии на «интеллигентность». Именно потому эти взгляды легко приняли гиперрыночную идеологию с ее уверенностью, что «рынок расставит все по своим местам». Под этим имелось в виду то, что, к примеру, «гениальные фильмы» будут отлично продаваться, а «бездарные фильмы» продаваться не будут и их производители «разорятся». Таким образом, эта идеология является апологией конкуренции и не признает практически никакой солидарности, кроме, пожалуй, солидарности «нравственных убеждений».
Отсюда понятно и скептическое, чтобы не сказать негативное, отношение этих людей к демократии. В самом деле, не быдлу же решать вопрос о том, кому и как править страной.
Помимо представления о собственном величии, эта идеология является также радикально западнической. Причем, речь здесь идет отнюдь не только о том, что хорошо бы нам жить также свободно и богато, как на Западе. Здесь речь идет о том, что Запад является в онтологическом плане более достойным социумом, чем Россия. Поэтому, к примеру, у нас «кровавая гебня», а у них «спецслужбы, защищающие национальные интересы». И, разумеется, точка зрения западной общественности и западных СМИ всегда верна.
И, наконец, третьей важнейшей особенностью этой социальной группы является неприятие любого русского национального чувства, неприятие, доходящее до исступленной ненависти. Любое проявление национал-патриотических взглядов расценивается в этой среде глубоко негативно. Типичные метафоры здесь «черносотенцы», «погромщики», «это вопрос даже не нравственности, а гигиены», «вести разговоры на эту тему все равно, что публично испускать газы» и т. д. и т. п.
Собственно, именно эта ненависть к русскому национализму и именуется в кругах «демократической интеллигенции» «нравственными убеждениями». Теми самыми, в которых почти только и возможна какая бы то ни было солидарность.
Разумеется, самоименование этих людей «демократической интеллигенцией» является чем-то временным. До того они именовали себя, как я уже говорил, просто «интеллигенцией», потом стали именовать себя «либералами», а теперь еще и «креативным классом». Разумеется, все эти самоименования весьма пиквикианские. Все они столь же «немного странны», как и бесконечное резонерство 60-х годов о «критериях интеллигентности». И я глубоко сомневаюсь, как в том, чтобы Джон Стюарт Милль признал этих людей либералами, равно как и в том, чтобы Ричард Флорида причислил их к креативному классу.
На наших глазах за прошедшие 25 лет это общественное движение чрезвычайно сильно выродилось, превратившись, по сути, в достаточно маргинальную субкультуру. Это та среда, где принято ходить на плохие спектакли и восхищаться ими, считать гениальным писателем Паоло Коэльо и рассуждать о том, что «мы не желаем кормить этих дармоедов».
Другое дело, что эта социальная группа является сетевой структурой, сильно ориентированной на мнения своих лидеров и, в результате, склонной к психическим эпидемиям. Эти люди 20 лет назад расписывались в своей бесконечной любви к «духовности» и к православию, как выражению этой «духовности». Тогда они постоянно говорили глупые банальности про «не убий» и «не укради», а сегодня восхищаются Пусси Риот и «современным искусством» и сильно переживают за здоровье молодых геев, которых, якобы, «Путин с Патриархом затравили» и потому этим молодым геям сегодня, по их мнению, сильно угрожает опасность самоубийства.
Другое дело, что пока еще рано рассматривать нашу интеллигентно-демократически-либерально-креативную интеллигенцию как безобидных городских сумасшедших. К сожалению, эта социальная группа весьма успешна в борьбе за гегемонию в грамшианском смысле. Ее представители твердо держат позицию в ключевых электронных СМИ. А с другой стороны, эти немного странные взгляды разделяются не только влиятельными тележурналистами, но и многими из сверхкрупных предпринимателей. И этот «духовный союз» олигархов и медиакратов все еще, к сожалению, достаточно влиятелен.
Собственно, мне осталось только ответить на основное возражение. Ведь, казалось бы, вопреки моим основным тезисам «демократическая интеллигенция» с 1985 до 1993 года, действительно, громко утверждала, что она выражает точку зрения и интересы нашего народа.
Я не вижу здесь никакого противоречия. Я уверен, что заявления деминтеллигентов о своем «народолюбии» были лицемерием. Причем, лицемерием вполне сознательным, не скрывавшимся друг от друга в кругу «своих». Просто начиная с 1985 года, деминтеллигенты услышали в речах главных начальников, прежде всего, в речах Горбачева и Яковлева, «правильные слова». И тогда, в значительной мере независимо друг от друга, было принято решение «помочь Горбачеву». Ведь «совершенно понятно», что «Горбачев не имеет никакой возможности говорить полностью откровенно. Иначе быдло его не поймет». А поэтому нужно было поддакивать Горбачеву и «плакать, колоться, но продолжать жевать кактус». Отсюда и все эти речи про «социализм с человеческим лицом», «вся власть Советам», «перестройке нет альтернативы» и т. д. и т. п. А потом, когда в лицемерии уже больше не было необходимости, деминтеллигенция стала говорить публично то, что она и так думала с самого начала.
В отличие от деминтеллигенции в этом специфическом смысле, русский образованный слой воспринял те же самые заявления Горбачева и Яковлева вполне буквально и искренне. Поскольку, при всей лояльности советскому строю, большая часть образованного сословия была уверена в необходимости реформ. Таким образом, на короткий период с 1985 по 1993 пути российской интеллигенции в обоих смыслах на какое-то время сошлись, чтобы после 1993 года разойтись окончательно.
Это видно, например, и из того, что русский образованный слой поначалу вполне искренне поддержал Путина и лишь через 5 — 8 лет разочаровался в нем, переведя его в разряд «меньшего зла». Деминтеллигенция же возненавидела Путина с первого же дня, и уровень ее ненависти к Путину в 2000 году был как бы даже не более исступлен, чем сегодня.
Подводя итог, можно утверждать, что первый вопрос организаторов круглого стола об интеллектуализме в современной России был поставлен неправильно. Никакой эволюции демократической интеллигенции от любви к народу к ненависти и презрению к этому народу не существовало в природе. Российская интеллигенция в широком смысле никогда не отделяла себя от своего народа, а собственно «деминтеллигенция» презрительно относилась к нашему народу по крайней мере с 60-х годов, если не раньше.
А вот второй вопрос организаторов круглого стола поставлен правильно, хотя ответ на него видимо совсем не тот, какой ожидали организаторы. Вопрос о «национально-освободительной теме» является диагностическим. Именно ответ на этот вопрос разделяет русскую демократическую интеллигенцию в широком смысле от специфического феномена «деминтеллигенции». Именно иррациональная ненависть к любым проявлениям русского национального чувства является твердым критерием принадлежности к деминтеллигенции. Вопрос о происхождении этой иррациональной ненависти чрезвычайно интересен сам по себе, но это, как говориться, совсем другая история.
источник