Обратиться к нацболам мне посоветовал А.А.Проханов, когда я — в поисках женского характера для дипломного проекта — звонил ему летом 2011-го, кажется. Знакомство не было простым. Требовались посредники, поручители, знакомые знакомых. Нельзя сказать, что тот короткий опыт позволил сблизиться с этими людьми, преодолеть их подозрительность. Я был и останусь для них классово чуждым, представителем системы, которую они мечтают радикально изменить. Стало быть, мои наблюдения в любом случае поверхностны. Но сейчас, когда лимоновцы — единственные среди всех политических партий и движений — почти полным составом отправились добровольцами в Новороссию, когда у них появились первые погибшие и бог знает сколько раненых, думаю, стоит сказать несколько слов о том, что это за люди. Промолчал бы, наверное, если б не Познер с Макаревичем.
В первый раз я столкнулся с этим явлением в Манеже, году в 2003-м, когда на моих глазах облили майонезом несчастного Вешнякова. Запомнилось не растерянное лицо самого председателя ЦИК, а то, как охрана по полу волокла за кулисы нападавших. Что с ними сейчас будут делать, в общем, понимал каждый. Понимали это и сами исполнители майонезного теракта. Таким образом, преступление по своему замыслу, по своей обреченности больше походило на самозаклание, самоизбиение. Аналогичным образом можно было бы подойти на улице к любому бронированному мерседесу и послать на три буквы его владельца. Собственно, они так и делали, эти странные дети. Проникали на ярмарку миллионеров на Рублевке, врывались на сцену, успевали выкрикнуть что-то невнятное о голодающем народе, а потом смиренно получали причитающиеся им удары по голове, по ребрам, по печени. Получалась какая-то партия Идущих на Голгофу. То ли партия, то ли катакомбная секта. Это очень сильно отличается от клоунского эпатажа, проповедуемого разнообразными проститутками из Пусси Райот.
Потому что эпатаж — это когда ты от лица имущего меньшинства оскорбляешь бесправное и нищее большинство. Ты можешь изгаляться как хочешь, прибивать гениталии к потолку, справлять нужду на портрет Путина. Ты подсознательно понимаешь — за это тебе ничего не будет. Ты в мировом тренде. В крайнем случае двушечка и обложка в Rolling Stone. А вот когда от имени ограбленного и униженного большинства ты заряжаешь пощечину имущему и вооруженному меньшинству, то тут совершенно другая история. Тебя могут просто не найти.
Когда девчонка в Прибалтике хлещет букетом роз по морде Майкла Кентского, это та же самая логика. Как и захваченная лимоновцами башня моряков Севастополе — в 1999-м, за годы до Русской Весны. Тогда многие считали их психами, самоубийцами, нарушителями покоя. Время показало: сумасшедшим было общество, в своем летаргическом сне не замечавшее, как ему ампутируют за конечностью конечность. Город жив, если находится хотя бы один самоубийца, способный вскарабкаться на башню и дернуть за колокол.
И все равно это не мешает Познеру называть их фашистами. Хотя цирк ведь. Среди участников лимоновского движения люди самых разных национальностей: русские, татары, осетины, армяне, евреи. Одна из самых известных нацбольских физиономий — темнокожее лицо Бенеса Айо, уроженца Латвии, наполовину угандийца, активиста компартии Великобритании, воюющего сегодня на Донбассе. В сравнении с такой мультинациональной биографией тускнеют даже три познеровских паспорта.
Не знаю, что за страшные перспективы разглядели в нацбольских серпе и молоте Макаревич и Познер. Не думаю, что они в состоянии управиться даже с обычным молотком. И здесь еще один момент, отличающий это движение от разных прочих. Чтобы выжить, многие из прибившихся к партии Лимонова провинциальных детей работают на тяжелых работах: строителями, монтажниками, грузчиками. То есть знают, что такое труд, живут одной жизнью со страной. И хотя говорить с широкими массами (в силу все той же катакомбности мышления, озлобленности, настороженности, а иногда обыкновенных пороков, присущих современному обществу) у лимоновцев часто не получается, можно с уверенностью сказать — они это плоть от плоти народа. Правда, народ у них с Макаревичем и Познером разный. Это да, не поспоришь.
Что же касается майонеза, в котором кому-то почудился чуть ли не прообраз бомбы для царя, то мне кажется, такие страхи очень слабо соотносятся с нацбольской действительностью. Эти люди реально собирают с земли крохи, над ними — как над младонационалистами — нет заботливого крыла того или иного олигархического клана, этим людям часто не на что купить себе несчастный Доширак. И тем не менее, они продолжают упорствовать. Я видел 20-летнего выпускника МГИМО, человека с несколькими языками и очевидной дипломатической карьерой впереди, который вернулся из Новороссии, чтобы вскоре опять уехать в Новороссию. Я видел нацбола из Латвии с раздробленной осколками рукой, он рассказывал, как в последнем бою убило его командира. Я видел группу голодной; отчаянной; нередко очень образованной; нередко заблудившейся; в хорошем смысле провинциальной молодежи, провозгласившей в целом понятный и правильный лозунг: «Россия — все, остальное — ничто». То ли народовольцы, то ли короленковские «Дети Подземелья». Таким образом, самая ценная по сегодняшним меркам особенность нацбольского движения — готовность к самопожертвованию, готовность расстаться с жизнью ради идеи. Много ли у нас таких людей сегодня? Где? Если не из этого материала строить новый Комсомол, то из какого тогда?
Мы говорили об этом с Захаром Прилепиным во время поездки в Луганск. Я спросил — ну а как же Михалков? Ведь у него тоже была своя неприятная история с нацболами? Прилепин ответил в том смысле, что вопрос закрыт. Новороссия поставила точку. С Макаревичем такой точки, скорее всего, не получится. Поэтому очередной буйный — уроженец Коми Олег Миронов, по дороге на Донбасс заглянувший на концерт Макаревича, чтобы крикнуть тому, что он предатель (а он ведь предатель, разве нет?) — сидит в СИЗО и ждет, когда стрелки истории перепилят браслеты и на его запястьях. Хулиганство? Пожалуй. Но отличие хулигана от предателя в том, что хулиган после амнистии отправляется в столь любимый либералами штрафбат. На фронт. А предатель... Предатель, как поет Макаревич, торопится «выбрать якорь».
Улетай От промозглой московской зимы,
От ползущей с востока войны
От чужой вины на плечах,
Улетай «От винта!» и винты запоют,
Выбрать якорь дело пары минут,
Кто решился, тот прав,
Даже если неправ в мелочах.
В этом смысле «почему Макаревич еще поет» — даже интереснее, чем «почему Миронов еще сидит»?
Ведь ни для России, ни для нацболов тут нет ничего нового или удивительного.
Это Родина, ребята. Чем сильнее её любишь, тем больше шанс получить от неё по затылку. Для хулиганов и патриотов, которыми большинство лимоновцев, безусловно, являются, это ничего не значит. В по-настоящему тяжелый, критический момент они забудут все обиды и первыми выйдут из строя.
http://www.nakanune.ru/articles/110325/