Русский менталитет загадочен и самобытен, возможно, как никакой другой.
Он ярко проявляется и в мелочах, и в поступках, грандиозных по своей значимости. Он охватывает все аспекты жизни человека, сопровождает всю его жизнь. Можно сменить место жительства, гражданство, страну, наконец, но изменить врожденный менталитет невозможно. Человек может переоценить свои идеалы, но подавить менталитет он не в силах. Поэтому автор позволил себе дерзнуть высказать мнение по поводу особенностей российского менталитета. Особенности эти не безнадежные, но специфические. По мнению выдающегося историка и антрополога Л.Н. Гумилёва, они сложились под воздействием среды географического обитания. Суровые и в то же время богатые ресурсами природные условия, широта ареала, сосуществование с многочисленными, значительно различающимися по культуре народами, сформировали противоречивые черты русского национального характера.
С одной стороны, это адаптивность к изменяющимся условиям и яркая изобретательность, способность концентрации усилий в критические моменты, высокая толерантность, удивительное долготерпение, а с другой – несобранность, склонность к рефлексии, заметная иррациональная мотивация поступков, непритязательность в быту. При этом чуть ли не главная русская особенность – это крайний максимализм в проявлении всех этих качеств, а отсюда – исключительно резкое проявление всяческих различий, болезненное разрешение возникающих конфликтов. Если богатство – то напоказ, если бедность – то ужасающая; если умен – то почти до гениальности, если глуп – то окончательно, да еще и упрям; если добр – то до самопожертвования, или, напротив – законченный негодяй. И никакой середины! Социальным воплощением последней особенности российского менталитета явилось почти полное отсутствие в социальной структуре российского общества среднего класса и резкая поляризация в имущественном и правовом положении лидирующих и подчиненных социальных групп.
Компенсировать резко конфликтный характер разрешения естественных противоречий различных социальных групп могла бы разумная корысть лидирующих классов. Они могли бы во имя сохранения своих выгод и привилегированного положения несколько умерить свои аппетиты, дать вздохнуть обираемым массам, стимулируя внутренний спрос и заложив, тем самым, предпосылки к последующему развитию и собственному обогащению. (Вспомним у М.М. Жванецкого: «Что вы воруете с убытков? Воруйте с прибылей!») Это и произошло на Западе в XX веке. И стало впечатляющим источником технологического рывка этой цивилизации.
Но ведь наши-то вольные собственники тоже русские! Они также не различают полутонов и не знают удержу в удовлетворении своих страстей. Вот и пускается в распыл с купеческим размахом по всему миру сгребенная ими сверхприбыль, пока предприятия ветшают, а их работники нищают. Например, в январе 2010 года некий владелец ЦБК из Сибири заплатил на аукционе за фотокарточку 51 млн. рублей. Ну, Сибирь, конечно у нас сверхблагоустроенная, модернизированная… Либо они не русские. Тогда они предельно рациональны, но им и дела нет до рефлексий или неосуществленных чаяний копошащихся где-то там, в отдалении толп чуждых им особей. Поэтому и те, и другие одинаково жестко прессуют страну, пока она не взорвется. Об этом писали и протопоп Аввакум, и Радищев, и Карамзин. Именно к разумной корысти взывали Аман Тулеев и Татьяна Корягина еще на заседаниях Верховного Совета РФ на дебатах по подготовке приватизации. Но тщетно!
Итоги прошедших 20 лет со всей определенностью высветили потребность замены захлестнувшего ныне страну «А вот хочу!» суровым и непреклонным – «Надо!». Но «надо» это далеко не всем. Тем, кто, заглядываясь на уютные виллы Лазурного Берега, капризничает: «А мне дела нет до упадка науки. Мне хочется купить Chelsea!», естественно это нож вострый. «Надо» это лишь тем, кто готов тяжки, но уважаемым трудом созидать соответствующее своему мироощущению и достойное общественное устройство. Им несть числа на просторах России. Но увы, согласия между этими двумя составляющими частями российского народа – «Хочу!» и «Надо!» – достигнуть уже практически невероятно. И зашкаливший за все мыслимые границы децильный коэффициент тому подтверждение.
Как-то вдруг логика рассуждений по поводу особенностей психологии плавно зарулила к отношениям собственности. В общем-то, не вдруг. В свое время Карл Маркс верно подметил решающее значение способа производства, а значит – отношений собственности в цивилизации, основанной на использовании созданных человеком материальных благ. При этом сама по себе собственность ни при чем. Просто именно собственники согласно действующей Конституции (примат интересов личности, право частной собственности на средства производства, выборные технологии, базирующиеся опять-таки на использовании собственности) занимают ключевые позиции как в государственных, так и в общественных организациях. Весь вопрос в том, людям с какой мотивацией предоставляется возможность попасть в эту группу собственников. Каковы правила приобретения собственности? Ну, и коль скоро собственники занимают в обществе ключевое положение, то не логично ли именно к ним мысленно обратить все взоры по поводу возникающих в стране проблем?
Все вышеупомянутые проблемы в целом уже осмыслены общественностью и вполне определенно высказана озабоченность отсутствием внятных результатов в их преодолении при существующем либеральном способе организации власти. Следует иметь в виду, что система власти должна обеспечивать безопасность, политическую стабильность, экономическое развитие и возможность для большей части народа реализовать свои устремления. Как будет называться и как будет реально устроена такая система власти – дело десятое. Западные страны создали эффективно работающую систему с помощью либеральной версии демократии и вполне логично не собираются от нее отказываться. Российская же демократия пока похожа на урода, который не дает 90% населения страны возможностей для полноценного существования и самореализации, не позволяет осуществить высокотехнологическое экономическое развитие и, наконец, не обеспечивает безопасности граждан. Поэтому большая часть народа, скорее всего, поддержит систему власти с любым названием, успешно решающую вышеназванные задачи (ключевое слово – «успешно»).
Во многих аналитических обзорах нынешнее, не слишком благоприятное положение относят, как правило, к естественному для всех стран периоду первичного накопления капитала и призывают не волноваться: со временем, мол, все само собой устроится. Надо только потерпеть – и неизбежно придет новый порядок вещей, когда предпринимателям для повышения платежеспособного спроса выгодно будет упорядочивать общественное устройство, развивать производство и повышать всеобщее благосостояние, даже вопреки желаниям отдельных особо ленивых персон. Однако при анализе формирования российского общества в 90-х годах прошлого века необходимо учитывать особенности двоякого рода: временнóй фактор и внешнеэкономический контекст.
С точки зрения времени приватизация проводилась по историческим меркам одномоментно, без осознания большей частью населения смысла этого явления. Это привело, с одной стороны, к свободной массовой продаже приватизационных чеков за бесценок, а с другой – к сосредоточению их в руках тех, кто случайным образом оказался ближе к источникам информации в административных органах, проводивших приватизацию, либо в руках обладателей крупных инфляционных капиталов. Эти люди выдвинулись благодаря высокой компетентности не в организации хозяйственной деятельности, а в осуществлении фондовых и финансовых спекуляций (это хоть и значимые, но все-таки не самодостаточные виды деятельности), и поэтому не имели никакой мотивации к серьезной хозяйственной деятельности, нацеленной на долгую перспективу. Безусловно, среди крупнейших собственников оказалось немало людей, в основном из числа руководителей предприятий, обладающих огромным хозяйственным опытом, но свое фантастическое состояние они приобрели все-таки не этим опытом, а неэквивалентным обменом в процессе приватизации. Поэтому стратегию их практической деятельности стало со временем невозможно отличить от стратегии вульгарного брокера.
Самое тревожное в нашей действительности то, что такой стиль бизнеса стал в России определяющим. В этом нет ничьего злого умысла. Просто так были сформулированы правила приватизации (умысел создателей правил – вопрос отдельный). Отдельные успешные примеры не являются доминирующими в генеральной совокупности. Для предпринимателей, придерживающихся созидательной стратегии, шансов выжить просто не было. Кризис 17 августа 1998 года стал неизбежен. Этот расклад сохраняется и поныне. А класс новых собственников еще не понял (или свободно не хочет понимать) своей ответственности за состояние хозяйства страны в целом. Достаточно вспомнить претензии премьер-министра на совещании на Саяно-Шушенской ГЭС 24.02.2010, да и использование триллионов государственных денег, закачанных в финансовый сектор в 2009 году, на финансовые спекуляции вместо кредитования промышленности – тоже весьма характерный удручающий показатель. И есть опасение, что когда класс собственников, возможно, это осознает, в России останется, судя по нынешним темпам инвестиций и оттока капитала, индустриальная пустыня.
Во временнóм факторе кроется еще одно коренное отличие российского периода первоначального накопления от западного. Дело в том, что процесс разрешения конфликтов в гражданском обществе носит стохастический характер. Отсюда – несовпадение по фазе времени наступления и разрешения кризисных явлений. Отсюда – локальный характер кризисов. Отсюда – медленный, с локальными спадами, но устойчивый поступательный характер развития общества. В западной цивилизации отдельные хозяйствующие субъекты или отрасли вступали в процесс первоначального накопления с разницей в десятки, а иногда и в сотни лет. Поэтому существовала возможность осмыслить последствия локальных ошибок и принять меры к их устранению без нанесения всеобъемлющего ущерба экономике страны в целом. В современной России этого времени нет. В силу одномоментности формирования рыночного характера правоотношений, кризисные явления, естественные при любых структурных реформах, совпали по фазе во всех сферах жизни общества: в экономике, образовании, научном заделе, правосознании. В результате суммарный ущерб от этих кризисных явлений может в какой-то момент превысить приемлемый порог, за которым начинается процесс необратимой деградации.
С точки зрения внешнеэкономического контекста существует принципиальное отличие положения развитой и развивающейся страны, чего упорно не хотят принимать во внимание отечественные макроэкономические теоретики, призывая «перетерпеть период дикого капитализма». Мотивация собственника любой страны – увеличение массы прибыли и повышение стандартов собственного бытия. Только у собственника развитой страны, действительно, один путь: у себя на месте повышать производительность труда, оптимизировать структуру бизнеса, развивать его техническую оснащенность и расширять на этой основе объем продаж. А для реализации произведенной продукции – повышать покупательную способность всего населения, доводя уровень оплаты труда до 70% ВВП.
У российского же собственника, даже самого добросовестного, нет необходимости обременять себя всей вышеописанной хлопотной деятельностью. У него есть возможность быстро собрать кучку денег (заплатив своим работникам всего только 30% прибавочной стоимости, проигнорировав амортизацию, НИОКР и прочие инвестиционные прибамбасы) и переправить эту кучку в какую-нибудь отлаженную хозяйственную систему. Вот и все. Никакой особой мизантропии российских собственников – голый расчет. Западные так же поступили бы, только у них под рукой нет никакой другой отлаженной хозяйственной системы, кроме их собственной. Неблагоприятность данной ситуации для большинства граждан России не в том, что российские собственники якобы «вывезут на Запад заводы и землю» (их просто попытаются закрыть, как в Пикалево), а в том, что они интегрируются в мировую финансовую элиту. Вот, например, в начале сентября 2006 года промелькнуло сообщение, что В. Вексельберг инвестировал в ЮАР $ 1 млрд. Но разве в России нечего развивать? Тогда зачем премьер и президент постоянно заманивают западные инвестиции в Россию? Личное благополучие российских собственников становится зависимым только от мировой конъюнктуры, и их интересы начинают входить в противоречие с интересами остального российского общества.
Таким образом, у российских собственников при любом варианте либеральной концепции развития общества в современном историческом контексте остается возможность свободно продолжить осуществлять распределительную стратегию своего бизнеса, воспроизводя и присваивая ренту с дешевой рабочей силы и доставшихся даром основных средств. И нет никакой мотивации к развитию хозяйства собственной страны в условиях мизерного внутреннего платежеспособного спроса подавляющей массы народа. Для чего развивать, если некому купить?! С другой стороны, следует ясно отдавать себе отчет в том, что низкий уровень внутреннего платежеспособного спроса является прямым результатом хозяйственной деятельности нынешнего российского корпуса собственников. Круг замкнулся! Поэтому надежды на модернизацию под руководством «саморегулируемых организаций» этого корпуса собственников иллюзорны. Невзирая ни на какие призывы президента, не выгодно им! В этом никто из общей массы собственников персонально не виноват — это логическое и неизбежное следствие существующей экономической и общественно-политической обстановки.
Впрочем, может быть не стоит по этому поводу в исступлении бить себя по персям? Вот авторитетный писатель и публицист Александр Кабаков убеждает читателей вообще не рефлексировать по поводу статуса «сырьевого придатка». Все-мол какие-то придатки: Япония – технологический, Швейцария – финансовый. И ничего. И ведь, действительно, замечательно! У них. Только надо трезво осознать последствия для нас. При подобном раскладе в условиях глобализации мирового хозяйства, по мнению некоторых, экономически оправданным оказывается существование на территории России не более 20-30 млн. человек. А остальным-то куда деваться?
Вновь избранный президент в цикле своих предвыборных статей, вообще-то, вполне обоснованно обозначил в качестве приоритетных задач новую индустриализацию, призванную избавить страну от деструктивной сырьевой направленности экономики. Но ведь индустриализация не делается призывами. На нее должны подвигнуть российских собственников экономические правила, стимулирующие реинвестицию капиталов в инновации. В нынешних правилах этих стимулов нет. Но и каких-либо внятных мер по изменению этих правил в задачах президента, к сожалению, не проглядывается.
При анализе процессов, протекающих в ходе реформ, либеральные социологи попали в ту же ловушку, что и Маркс, выдвинувший тезис об абсолютной позитивной направленности пролетариата в ходе общественного прогресса. Только нынешние либертарианцы наделили свойствами абсолютного спасителя класс предпринимателей. Но история не подтверждает истинность ни того, ни другого тезиса. Логика чистого бизнеса должна быть дополнена некими факторами, лежащими вне ее. И общественно-историческая практика предоставляет тому массу убедительных доказательств. Поэтому пути выхода страны из кризисных ситуаций обязательно должны базироваться именно на тех организационных формах, которые диктуются надконституционными правилами. В России это форма вертикального социального контракта, то есть примат государства, поскольку только государство, хотя бы теоретически, может быть основано на принципах, отличных от логики бизнеса, и, таким образом, уравновесить ее. Российское общество неизменно возвращалось к этой форме взаимодействия, поскольку свойства российского менталитета при попытке организации взаимодействия по типу горизонтального социального контракта – то есть методами гражданского общества – неизбежно давали неконтролируемые преимущества деструктивным элементам общества в ущерб конструктивным. И, как следствие, приводили страну к очередной катастрофе.
Здесь и содержится диаметральное противоречие с автором процитированной мною работы. Вопреки утверждению Александра Аузана о фатальной случайности при реализации в России иерархической системы организации общества, именно завидная регулярность возврата страны к такой форме организации свидетельствует о неких коренных причинах ее целесообразности. Это отнюдь не прихоть каких-то злоумышленников или недоумков. Это проявление общенационального инстинкта самосохранения. Причем делегирование первому руководителю права принимать решения следует признать проявлением не уклонения от ответственности, но, скорее, природной коллективной мудрости.
В Европе, например, подобная мудрость оказалась доступной лишь величайшим мыслителям. В частности, Томас Гоббс считал состояние «войны всех против всех» отнюдь не имманентным свойством любого общественного организма (его знаменитую фразу обычно цитируют выхваченной из контекста в качестве оправдания свойственного либерализму каннибальского эгоцентризма). По его мнению, «как доводы разума, так и Священное писание ясно свидетельствуют, …что верховная власть независимо от того, принадлежит ли она одному человеку, как в монархиях, или собранию людей, как в народных и аристократических государствах, так обширна, как только это можно себе представить. И хотя люди могут воображать, что такая неограниченная власть должна вести ко многим дурным последствиям, однако отсутствие такой власти, а именно беспрестанная война всех против всех, ведет к значительно худшим последствиям».* Иными словами, наличие известной степени авторитаризма является необходимым условием всякого общества, не погрязшего в пучине деструктивного хаоса.
Собственно, существенное влияние на характер организации общества сложившихся в его недрах стереотипов взаимоотношений признают и современные авторы. Однако, например, сарказм Дмитрия Ольшанского по поводу российского наличного «кадрового потенциала» вряд ли уместен. Сколь бы уничижительными ни были эпитеты в отношении «вязкого киселя миллионных социальных слоев», но, коль скоро их «низовая ответственность и самоорганизация – нулевая» и «нужно потратить десятилетия, …чтобы подобное положение дел изменить», то тем более нужны адекватные инструменты, позволяющие «побудить к разумной деятельности кадры уже имеющиеся». Инструменты эти по необходимости должны быть достаточно жесткими. Уговоры здесь неуместны. Некогда.
Власть – точнее будет сказать: люди, которые решатся на осуществление властных полномочий — просто обязана выполнить свою функцию, обеспечив твердое исполнение законов, защиту членов общества от прямого насилия, взять на себя ответственность, не оглядываясь на идеологические догмы, использовать необходимые средства для выживания всех хозяйственных и культурных компонентов общественной структуры, а не только тех, кто поближе к «ее семье». И не надо питать иллюзий по поводу желательности «гуманизма» вождя. Любой правитель по определению жесток и амбициозен. Только представление правителей о сути управляемых ими стран – существенно разное. Один мечтает о бесформенной массе, которая не мешает ему удовлетворять все свои прихоти и почивать на лаврах, а другой — стремится возглавить мощную, развитую, стабильную и авторитетную державу. Для этого им нужны (и во власти, и в бизнесе) разные люди из одного и того же народа. Поэтому и принятые в стране правила общения и хозяйствования тоже будут разными. Выгодными разным людям. И вряд ли можно хоть когда-нибудь рассчитывать, что система правления устроит всех.
Правителю, который в состоянии осмыслить складывающуюся ситуацию, придется ответить самому себе на очень трудные вопросы: какая из частей народа ему понятнее и на чью поддержку он рассчитывает? Какая при этом будет предводимая им страна?.. Если будет…
источник