Я отшучивался как мог, пока мы не въехали в столицу мормонского царства Солт-лэйк-сити. Здесь моя зазноба меня покинула, на прощание назвав Юрэком. Она была грустна. Протянула мне руку и сильно, по-мужски пожала ее. Я так и не удосужился спросить, как ее зовут. А она сама не представилась. С нею вышла и новоиспеченная вдова с малышами. Вышло еще несколько человек. Столько же и вошло. Я вернулся на свое место. Мой сосед Джек рассказал мне, как он пытался утешить горевавшую женщину – стал рассказывать о своем семейном счастье и показывать альбом с фотографиями жены и детей с внуками.
– Надо же было как-то развлечь ее.
Эта попытка вызвала громкие рыдания. Я их слышал, но не знал, что их спровоцировало. Общаться с соседом мне совсем расхотелось. Он что-то говорил о достоинствах довоенных автомобилей, но у меня произошло что-то с головой. Его слова я воспринимал как механический шум. Очевидно, при разговоре на неродном языке в какие-то моменты, особенно когда ты чем-то раздражен, автоматически отключаются центры, заведующие лингвистическим департаментом. Душа не хочет принимать – и голова перестает работать. Но вскоре она снова заработала.
Перед нами сидели новые пассажиры: он и она. Молодые люди лет тридцати. Я подумал, что это молодожены, но оказалось, что они познакомились на автовокзале перед самой посадкой. Сначала они тихо переговаривались, потом молодой человек заговорил громко. Он поднял над головой истрепанную Библию и торжественно произнес:
– Эта книга сделала меня свободным. Я тоже ширялся и глотал все подряд. А сейчас завязал.
– Не гони, – огрызнулась его соседка и принялась чесаться. Она громко скребла ногтями по джинсовой жилетке, потом сбросила ее и стала скрести по рубашке. – Лучше спроси черномазых. У кого-нибудь точно есть.
– Не могу. Я дал Богу клятву, что никогда этой гадости не буду делать ни с собой, ни с другими.
В ответ барышня назвала его «хреновым моралистом» и извергла тираду наподобие той, что я уже слышал от своего прежнего соседа.
Она ловко перешагнула через его ноги и мгновенно очутилась в конце автобуса. Моралист повернул голову в мою сторону и с сочувствием произнес:
– Я ее понимаю. Ломка – мучительное дело. Она ждала дружка с дозой, а он не пришел. И оставаться не могла. У нее в Чикаго что-то важное. Я сам был таким, пока не уверовал в Иисуса. Он освободил меня. И теперь я абсолютно свободен. А вы приняли Иисуса в свое сердце?
Я утвердительно кивнул.
Парень посмотрел на моего соседа – любителя автоантиквариата:
– А вы приняли Иисуса в свое сердце?
Тот презрительно поморщился и демонстративно раскрыл книгу с фотографиями довоенных автомобилей.
– Я Майкл, – представился молодой человек. – А как вы изучаете Библию?
Он снова обращался ко мне. Вести беседу с ним мне не хотелось. Он говорил очень громко, явно стараясь, чтобы его услышал не только я.
– У вас есть наставник? Вы ходите на собрания по изучению Библии?
– Нет, – ответил я вполголоса. – Я не люблю вольных интерпретаций и читаю святых отцов.
– Каких святых отцов? Папу Римского?
– Нет, отцов Церкви: Василия Великого, Иоанна Златоустого, авву Дорофея, время от времени перечитываю «Лествицу», Феофана Затворника, Игнатия (Брянчанинова).
Майкл широко раскрыл глаза:
– А зачем читать это старье?
– Чтобы правильно веровать. Это не старье…
– Зачем все это читать? – перебил меня Майкл. – Вот Библия, читай ее – и довольно. Зачем мне мнения людей, живших тысячу лет назад?
– Но вы ведь слушаете наставника. А мои наставники – отцы Церкви. Да и Библия не совсем современная книга.
– Но так то Библия. Она от Бога. А вы мне называете каких-то людей, которые ее давным-давно толковали. Я и имен таких не слыхал. Не надо нам никаких авторитетов. Бог все говорит через Библию. Слушай Его. Читай слово Божие – и все. И будешь свободен.
– Вот так и появляются ереси и тоталитарные секты.
– Что такое ересь? Если я сам читаю Библию и мне никто не нужен, чтобы напрямую общаться с Богом, значит я еретик?
– «Ты сам сказал», – я улыбнулся, надеясь, что эта фраза знатоку Священного Писания кое-что напомнит. Нет. Он продолжал в том же духе. В этот момент вернулась его соседка. Она шла медленно, с трудом перевалилась через его колени и на долгое время затихла.
Майкл заговорщицки шепнул мне:
– Достала. Хорошо бы, чтобы Иисус сделал ее свободной.
– А что вы называете свободой? – не удержался я.
– Как что? Что хочу, то и делаю. Одно слово – свобода.
– Ну так и она делает, что хочет. Значит, и она свободна?
Он задумался.
– А вы что называете свободой?
– Не я, а святые отцы учат, что истинная свобода есть свобода от греха.
Майкл ничего не ответил. Он отвернулся и с минуту сидел молча. Затем вдруг подпрыгнул на своем кресле и на весь автобус прокричал:
– Иисус! Это круто! Быть свободным – значит быть свободным от греха. Так?
Он снова повернул ко мне голову.
– Именно так. Если ты не свободен от греха, то ты его раб.
– Круто! – снова закричал он. – Иисус! Иисус Христос! Я хочу быть свободным от греха. Помоги мне!
– Да заткнись ты, – крикнули сразу несколько человек. Громче всех был голос моего недруга.
– Как я могу заткнуться, когда Сам Бог через этого человека сказал мне то, до чего я десять лет не мог додуматься, – громко произнес Майкл и восторженно посмотрел на меня. – Иисус меня услышит и поможет мне. Помог же Он мне избавиться от наркотиков!
Я спросил Майкла:
– Как это произошло?
– Я молился.
– Где? В монастыре?
– Каком монастыре? Я ходил по берегу океана и говорил: «Иисус, сделай так, чтобы я перестал быть наркоманом. Помоги мне. А я буду всегда славить Твое имя и всем рассказывать о Тебе». И Он помог. Через месяц я не мог не то что колоться – даже смотреть в ту сторону, где продают героин, не хотел.
– Просто ходил, обращался ко Христу и перестал быть наркоманом?
– Да. Но, конечно, были сложности. Несколько раз срывался, но потом каялся – говорил: «Прости, Иисус» – и старался не принимать и не колоться. Я почти ничего не ел. Ходил и говорил с Иисусом. Никто меня не видел на берегу. Я часто плакал как маленький. А через месяц получил просимое.
Невероятно. Я знаю, как мучительно и долго пытаются наркоманы избавиться от своей зависимости. После многих попаданий в специальные клиники почти все снова срываются. И только в нескольких монастырях удается избавить их от этой пагубы. Похоже, Майкл хорошо усвоил притчу о назойливой вдове, не оставлявшей в покое судью.
Он рассказал, как очутился на океане. Это были Гавайские острова, куда пригласил его друг Джейкоб. Тот был музыкантом. Играл в ресторанах и на дискотеках. Он видел, как погибает Майкл. А знал он его с детства. Они жили в Бостоне в одном доме. Мать Майкла была профессиональной блудницей. Она пила и принимала наркотики. Часто выгоняла маленького сына на улицу. Мать Джейкоба забирала его к себе, иногда на несколько дней. Майкл спал в одной комнате с Джейкобом. Они росли как родные братья. И когда Майкл пристрастился к наркотикам, Джейкоб стал делать все, чтобы спасти его. Было это непросто. Мать перестала пускать Майкла в дом. У нее появился постоянный любовник, который не хотел видеть ее сына. Майкл стал скитаться. Спал, где придется. Ему было стыдно показываться на глаза матери Джейкоба. Он уехал в Нью-Йорк. Заработки были случайные. Работал он в основном на стройках, но часто терял работу. Боссы не терпели наркоманов. Удержаться можно было лишь на «демолишине» – сносе домов. На эту тяжелую и грязную работу набирали отпетую публику. Но вскоре он лишился и ее. И тогда он позвонил Джейкобу. Тот перебрался на Гавайи и неплохо зарабатывал. Он пригласил Майкла к себе и сказал: «Тебе поможет только Бог». И Майкл стал просить Бога о помощи. По утрам друзья вместе читали Библию и молились своими словами. По вечерам Джейкоб уходил на свою музыкальную поденщину, а Майкл шел на берег океана и до половины ночи бродил, глядя на серебряную лунную дорожку, убегавшую по темной воде до самого горизонта, и на звезды. Он просил Бога о помощи. И Бог услышал его. И помог…
Вот такую историю рассказал Майкл. Закончив ее, он долго молчал, а потом попросил меня написать имена отцов Церкви, о которых я ему рассказал, и названия их творений. Он вскоре вышел. Ехал он к матери. Она жила теперь не то в пансионате, не то в клинике для людей с психическими расстройствами.
– Я должен что-то сделать для нее. Но только Бог сможет ей помочь. – Это были его последние слова.
Когда Майкл покинул автобус, что-то произошло в салоне. На задних рядах прекратился галдеж и громкий смех. Соседи перестали разговаривать друг с другом. Стало тихо и даже как-то торжественно. Словно все разом успокоились и сосредоточились в ожидании праздника. Почти никто не спал. Прекратился храп. Тишина, правда, установилась, когда Майкл начал рассказывал свою историю. Говорил он громко, стоя на коленях в своем кресле, повернувшись ко мне лицом. Многие его слушали. Филиппинская старушка даже всплакнула.
Мой обидчик не сделал со мной обещанного. Он вышел в том самом городке, где собирался со мной разобраться, и, проходя мимо меня, даже не взглянул в мою сторону. Моя необъятная соседка пробиралась за ним по проходу боком. Спиной ко мне. Задела она всех, но никого не обвинила в том, что «до нее дотронулись».
Приблизительно через полчаса на место Майкла сел долговязый парень в яркой клетчатой рубахе. Он повернулся ко мне и объяснил, что пересел, так как хотел поговорить со мной о Боге. Он слышал нашу беседу и заключил из нее, что я либо католик, либо православный. А поэтому он должен направить меня на путь истинный. Далее последовал долгий монолог о том, что официальная Церковь – орудие угнетения, что истины в ней нет и нет в ней возможности развернуться простому человеку для непосредственного общения с Богом. Звучал этот незваный проповедник как испорченный механизм – скрипучий и бередящий слух и душу. Говорил он с неприятным южным акцентом: гнусаво и очень быстро, словно боялся, что я не стану его слушать и убегу. Мне действительно захотелось убежать от него. После трогательной искренней истории Майкла я был вынужден слушать кощунственные разглагольствования об «иконном идолопоклонстве» и прочие еретические измышления. Меня хватило ненадолго. Я попросил его оставить меня в покое и закрыл глаза. Мозг мой опять отказался воспринимать иностранные словеса. Я слышал скрип и бульканье вместо человеческой речи и стал быстро проваливаться в какую-то бездонную пропасть. И вдруг передо мной выросла родная громада Исаакиевского собора. А прогулочный катер, на верхней палубе которого я оказался, с громким скрежетом ударялся бортом о стенку причала… Золотой крест собора ярко сверкнул на грозовом небе…
– Мистер, мистер, посмотрите сюда.
Это был голос филиппинской старушки. Она держала меня за руку и о чем-то жалобно просила.
– Что случилось? – спросил я.
– Вот сюда посмотрите.
Она выставила в проход большую хозяйственную сумку и, расстегнув ее, показала мне содержимое: ярко раскрашенные статуэтки Девы Марии и католических святых. Она подмигнула мне:
– Зря вы с ними разговариваете. Они ничего не знают о Церкви. Каждый день появляются новые религии. Ходят, проповедуют, а что проповедуют – сами не понимают. Они Богоматерь не почитают. О чем с ними говорить?
Она достала фигурку Фатимской Божией Матери, сдула с нее пыль и протянула мне:
– Какая красота!
Потом достала еще несколько статуэток.
– А вот это, – она перешла на шепот, – это чешский святой.
Я не расслышал его имени. В руке у меня оказалась фигурка стоящего на коленях человека в современном пиджаке и с галстуком. Говорила старушка быстро, тихо и с сильным акцентом. Я почти ничего не понял. Пока говорила громко, было понятно. Она рассказывала житие этого человека. Кажется, он пострадал от коммунистов.
На следующей получасовой остановке я зашел в буфет. Взял чай и булочку с сыром. Ко мне тут же подсел человек лет 40 – из наших пассажиров. Он ничего не взял. Вынул из сумки Библию, раскрыл, перелистал и, показывая пальцем в закрашенный желтым фломастером абзац, произнес:
– Я хотел вас спросить, как вы толкуете вот это место из пророка Аггея. А потом у меня есть еще несколько мест из пророков Наума и Софонии.
– Дорогой вы мой, – застонал я, – можно я доем булочку? Трапеза моя не обильна. Подождите минуту.
Человек кивнул и стал стучать пальцами обеих рук по столу.
– Вы пианист?
– Нет. А что?
– Это вы играете на воображаемом пианино?
– Нет. Я всегда так делаю.
Я покончил с булочкой и предложил ему выйти.
– Нет-нет. Давайте здесь. Я не хочу говорить в автобусе.
Я вздохнул и начал объяснять ему, что не являюсь знатоком Ветхого Завета. Все пророчества относительно прихода Мессии исполнились. И теперь нужно читать Новый Завет и соблюдать заповеди. Вот и все мое богословие.
Новый знакомец стал запальчиво спорить:
– Без Ветхого Завета нет Нового. Пока я не изучу Ветхий, не стану изучать Новый.
– Так вы кого проповедуете?
– Иисуса.
– Ну так и читайте книги о Нем, о воплощении Сына Божиего, Его земном служении. Как можно говорить о Христе, не читая Нового Завета?
– Я читаю Евангелия. А книги Ветхого Завета глубоко изучаю и хочу узнать, как вы толкуете некоторые места.
– Тут я вам не помощник. Я не толкую того, чего не знаю.
– И я не знаю.
– Так как же вы проповедуете?
– Бог открывает мне смысл.
– Ну, тогда я вам совсем не нужен. А как вы узнаете, что это Бог говорит с вами, а не враг рода человеческого?
– Очень просто. Бог плохому не научит.
– Но диавол и святым людям являлся в образе светлого ангела. И как раз только тем и занимался, что учил христиан оставить Новый Завет и изучать Ветхий.
Мой собеседник гневно посмотрел на меня:
– Я вам хотел открыть смысл пророчеств, а вы меня оскорбляете.
– Пророчества древних пророков исполнились, мой друг. Прошу прощения, если я вас обидел.
Я откланялся и побрел к автобусу. Неужели в Америке на каждом рейсе столько бродячих проповедников и толкователей Библии? Или это я такой везунчик?
Весь остаток пути я думал о Майкле. Многие православные несомненно скажут, что чудо исцеления наркомана с огромным стажем ложное. Это мог быть и вражий замысел: помочь, чтобы потом еще сильнее посрамить. Он опять сорвется, если будет вне истинной Церкви. А я им тогда скажу, что Майкл много страдал и, возможно, скоро придет к истине. Ведь не зря же он вспомнил об отцах Церкви и попросил меня написать названия их трудов.
Так что не верьте, когда вам скажут, что американцы в Бога не веруют. Еще как веруют! У них даже на долларе написано про Бога.
Только вместо простого слова «веруем» написано слово, имеющее несколько значений. Одно из которых означает финансовую операцию. Не столько веруем, сколько вкладываем. Как в банк. А нынешняя судьба банков всем известна.
источник