России и Ирану одинаково важно быть геополитическими субъектами, соизмерять внешнюю политику с принадлежностью к геоисторическим и геокультурным реалиям
Образно выражаясь, геополитика - это интенсивная реакция общества самоопределиться в земном пространстве, самоосознать себя в нем. Для России, самого пространственного государства в мире, политика обременена целью сохранения геополитического наследия, иначе сжатие до рубежей XVII века станет переломным в распаде и утрате исторической российской государственности. Речь идет даже не о великодержавных амбициях, но о существовании и праве на существование российской цивилизации. Исторически российская государственность развивалась в медианном направлении, что дает повод либерально настроенным публицистам говорить о «добровольном уходе от Запада».
Освоение континентальной суши уравнивало шансы России в сотрудничестве с государствами, осуществлявшими морскую колониальную экспансию (Британия, Франция). К тому же приходилось интегрировать малозаселенный, непривлекательный по критериям торгового капитала материк. Вопреки предсказаниям британского геополитика Хэлфорда Маккиндера, не забота о достижении континентального господства, а выход из геополитической ловушки, замкнутого пространства двигало интересами России укрепить фронтальную оборону своих рубежей.
Южные границы Российского государства были лимитированы к концу XIX века, и в этой долгой и немирной эпопее Иран представлял нейтральную геополитическую структуру. Османская империя на протяжении семи веков представляла угрозу славянскому миру, а с 40-х годов XIX века проводила политику защиты британских, а затем и германских интересов. Иранская политическая элита стремилась к сохранению хотя бы номинального суверенитета, лавировала между мировыми державами. Сиамский вариант был характерен в эпоху «великого раздела мира» для государств со слабым военно-политическим и экономическим потенциалом, чтобы быть самостоятельными акторами мировой политики. Эти государства были слишком уверены в своем историческом опыте дипломатии и арсенале национального сопротивления, чтобы в одночасье превратиться в управляемые извне территории.
Русско-иранский торговый центр.
Современный геополитический сценарий связан, к сожалению, не столько с возвращением России в Европу, а с ее вытеснением с Юга и Севера. Даже если бы Россия вошла в клуб избранных европейских государств, вряд ли бы ей на пользу пошла конфронтация с Югом - для России важно существование самостоятельных государств-соседей, демонстрирующих политику национального суверенитета. Горьким уроком распада Варшавского договора и СССР является «парад лояльности», политика безусловного подчинения новым хозяевам мира государственных образований, политические элиты которых эксплуатируют тезис об империалистическом гнете России.
Российская политика может быть только многовекторной по причине геополитического положения и невозможности моноцентричного мирового порядка. Сотрудничество с Ираном направлено на реализацию альтернативы «униполярному миру», конфликту цивилизаций. И если Россия не желает повторить сценарий геополитического распада, мы обязаны принимать во внимание геополитические тренды в южном регионе.
Проамериканскому анклаву (Турция, Грузия, Азербайджан) в состоянии противостоять пакт «дружественного нейтралитета» (Армения, Иран). С приходом во власть консервативно-религиозного большинства и поражение т. н. реформаторов, настроенных на диалог с Западом, иранская политика возвращается к ориентирам традиционной пассионарности, отпора этносепаратизму и компрадорству: Иран, как и Россия, сталкивается с потенциальными угрозами территориальной целостности (Курдистан, Билуджистан) и испытывает давление глобальных политических и финансовых структур.
Тем не менее, на наш взгляд, не следует строить прожекты геополитической оси «Москва-Тегеран»: реалистично лишь «обусловленное» сотрудничество в геополитическом контексте. Ирану не выгодно усиление американского или турецкого влияния в регионе, потому что в Тегеране осознают все риски «санитарного кордона», возведение которого началось с оккупации Ирака. Геополитическая ось обязывает к глобальным наступательным трендам, российско-иранское сотрудничество носит оборонительный характер, оправданно контролем над каспийско-причерноморским пространством.
Российские (слева и справа) и иранские операторы управляют АЭС в Бушире в 1215 км к югу от Тегерана 30 ноября 2009 года. (REUTERS/ISNA/Mehdi Ghasemi (IRAN POLITICS ENERGY)
Збигнев Бжезинский считает такую геополитическую ситуацию проблемой для США. Хотя долгосрочные российско-китайский и российско-иранский союзы маловероятны, для США весьма важно избежать политики, которая могла бы отвлекать Россию от трансатлантического геополитического выбора. Тезис Бжезинского состоит в принуждении России к геополитическому плюрализму, согласию на пассивную или доверительную роль в освоении Западом постсоветского пространства и в создании таких условий, чтобы Россия в случае проведения «имперской» политики оказалась в ситуации геополитического изгоя.
Своими отношениями с Ираном Россия демонстрирует американским сателлитам возможность паритетности, взаимопонимания государств с различным политическим устройством и культурно-цивилизационными ценностями. Геополитика опровергает аргументы цивилизационной солидарности, иначе Россия обречена на противостояние с исламским миром, чтобы доказать свое право быть в Европе. Мы знаем цену европейской интеграции, когда Украина, являясь вторым по территории европейским государством, рецессивна в определении внешнеполитических приоритетов, принадлежит к государствам-клиентам, политику которых определяет «Большая семерка».
Российско-иранские отношения могут перерасти из окказиональных в многомерные и обязывающие сфере экономики, политики и безопасности. Геополитические приоритеты обоснованы синхронностью межгосударственного сближения, стратегической выгодой дружить для блага собственных народов и становления альтернативного мирового порядка. Иран придерживается принципа континентальной геополитики, что очень важно в реализации кавказской политики России. Западные же партнеры исповедуют двойные стандарты в борьбе с терроризмом: их удовлетворил бы сценарий вялотекущего распада или постепенное вытеснение России по предложенному Бжезинским варианту трансатлантической безальтернативности.
А ответные действия России при этом не рассматриваем? Например передача в лизинг иранской стороне АПЛ проекта 855 и размещение в Иране вот этой российской части, и им подобных.
Вот почему настойчиво проводится мысль, что геополитика связана с возвращением к «имперскому проекту», что сценарий континентализма безнадежно устарел. Как результат формационного противоборства (соревнование капитализма и социализма) и виртуализации сценария столкновения цивилизаций Сэмюэла Хантингтона, геополитическая субъектность России является самым реалистическим направлением ее внешней политики.
Фундаменталистский Иран ближе России, чем православная Грузия или «братская» Украина. Еще Константин Леонтьев предупреждал о разрушающих мифах панславизма, рептильности и евроцентризме региональных элит. Сотрудничество с Ираном компенсирует потери России на западном направлении, связанные с расширением НАТО и курсом украинского руководства не форсированную интеграцию в Европу ценой превращения в буферное государство. Крайне непродуктивно и иррационально попасться в ловушку «соответствия» принципам демократии. США сотрудничает с открыто авторитарными режимами (Пакистан, Саудовская Аравия, Узбекистан) и свертывание сотрудничества России с Ираном или Белоруссией только потому, что лидеры этих государств не устраивают США, свидетельствует о дефиците элементарного политического реализма или некомпетентности, объективного служения американскому гегемонизму.
Встраивание геопространственных образов во внешнюю политику поэтому и представляется плодотворным направлением в решении внешнеполитических проблем. Геополитические образы России и Ирана презентируют неискривленное геополитическое пространство, в котором формационное и цивилизационное измерение уступает место трансформации политической карты мира. Сотрудничество Ирана и России способно скорректировать схему дуги нестабильности, разорвать цепь управляемых локальных конфликтов. Геополитическое пространство укорачивается, искривляется или разворачивается под влиянием региональных геополитических образов. Если Россия воспринимается союзником Запада, проблематично ожидать позитивного отношения к сохранению геополитических позиций на Юге.
Геополитический плюрализм, выдвинутый Бжезинским, обязывает к виртуализации, обращению от политической карты к симулякрам «сотрудничества», «западных ценностей», мораторию на геополитическую проективность. Хантингтон совершенно точно ставил диагноз современной внешней политике, когда заявлял, что страны есть и остаются доминирующими фигурами мировых событий. Российская внешняя политика оказалась в двусмысленном положении: вроде бы нет осязаемой идеологической, военной и политической угрозы, время блоков и альянсов ушло в прошлое, но мир находится в стадии осуществления проекта нового мирового порядка, где страны перестают быть акторами мировой политики. Естественно, в действие вступают мотивы геостратегии. Если обеспечение безопасности в условиях хаоса, терроризма, «гуманитарных интервенций» является первоочередной задачей, недопущение геополитических разломов, «черных дыр» в геополитическом пространстве определяет содержание внешней политики.
Иран не претендует на мировую миссию, не одержим идеей панперсидского мира, так что по критерию геополитической субъектности обе страны объективно заинтересованы в установлении континентальной однородности. Режим господства зависимости легитимируется цивилизационных или модернизационных аргументов: обращение к карте является сильным опровержением глобализма и конфликта цивилизаций. Государства действуют по принципу суверенности геополитического пространства, что важно в сопротивлении навязыванию приоритетов мировой демократической федерации над национальными интересами.
Так как Россия – геополитическое государство, т. е. по территориальным, географическим параметрам не может удовлетвориться политикой «фронтира», она участвует в геополитическом соперничестве. Регионализация внешней политики вызвала новые проблемы. Советский Союз был включен в глобальное геополитическое противоборство с США. Как региональная держава, Россия стала испытывать давление со стороны Турции, Китая, Японии. Фрагментация геополитики, отказ под воздействием т. н. «имперской вины» в глобальных политических процессах привели к тому, что страна ведет изматывающую борьбу с локальными сепаратизмами. У Ирана и России разное геополитическое прошлое и одинаковое геополитическое настоящее: ресурсные ограничения (экономика, политика, военная мощь) склоняют к выбору интенсивной геополитики, а это связано не с приобретением новых «друзей» и «врагов», а ревизией геополитики по критерию оптимизации. Сотрудничество с Китаем полезно в экономическом аспекте, но скрытые территориальные претензии, демографическая экспансия и военно-политические амбиции внушают сдержанную оценку перспективы российско-китайских отношений.
В российско-иранских отношениях более реалистичны и прогнозируемы минипроекты суверенного каспийского пространства и диалога цивилизаций, чем создание непрочного континентального блока. Противодействие американскому нефтяному проекту связано не только с экономическими интересами, прибылью от транспортировки нефти и газа. Средняя Азия, имеется в виду и Иран, нуждается в обеспечении континентального суверенитета. Большое пространство глобализации исключает национальную, религиозную, геоструктурную неоднородность, свободное перемещение финансовых, информационных потоков и распространение идеологии морской торговой экономики адекватно интересам государств «римленда».
Один из главных геополитических итогов двух мировых войн на межцивилизационном уровне просматривается в том, что ни одна из противоборствующих стран не в силах была одержать уверенную победу. Геополитизация российско-иранских отношений желательна хотя бы потому, что препятствует сценарию управляемого хаоса, порожденного историческим беспамятством. Ни Россия, ни Иран не дают повода для обвинений в пособничестве мировому терроризму или агрессивной политике против соседних государств. Проекты «Большого Азербайджана», «Великой Чечни», «Кавказского Халифата», описанные Бжезинским, нереализуемы в силу геополитического притяжения Ирана и России.
Оборонительная позиция Тегерана может быть развита в осознании стратегического союза двух народов: если Россия и Иран являются геополитическими центрами, внешнеполитические цели исходят из ценности континентального суверенитета, доминирования права «земли» над правом «торговли». России и Ирану одинаково важно быть геополитическими субъектами, соизмерять внешнюю политику с принадлежностью к геоисторическим и геокультурным реалиям.
Уместно вспомнить слова российского государственника Петра Столыпина, что народы, которые иногда забывают о своих исторических задачах, превращаются в «удобрения», на которых вырастают другие, более сильные народы. Российскому государству противопоказан путь геополитического плюрализма, сворачивания геополитического пространства. Внешняя политика России неизбежно «пространственно» ориентирована, потому что свободный от геополитических аргументов вектор деградирует в капитулянство, способное привести к исчезновению с политической карты мира.
Политическое руководство Израиля настаивает на том, чтобы Иран немедленно прекратил обогащение урана, передал им уже обогащенный материал и остановил установку в Куме. Без этого, по мнению Тель-Авива, никакого мирного разрешения ситуации быть не может.
источник