Собчак вместо «бабы Параски»: почему Болотная не стала Тахриром?
На днях депутат Госдумы и один из лидеров несистемной оппозиции Илья Пономарёв сделал примечательное заявление. «Не только 100, но и 50 тысяч на Болотной площади могут захватить любую власть». При этом лояльное большинство ничего не сможет противопоставить организованному и политически активному креативному классу. Далее депутат совершил исторический экскурс. «В подтверждение своих слов Пономарев сослался на исторический опыт России, когда в начале ХХ века большевики захватили власть, опираясь на поддержку индустриальных рабочих, к которым относились тогда, по разным оценкам, от 4% до 14% населения страны».
Эти настроения можно считать типичными. Евгения Альбац: «Мы книжки читаем вообще иногда. Вообще полезная история, я вам скажу. Поэтому и изменения кардинальные, которые произошли в социально-политической жизни и США и Европы после 1968 года, они, между прочим, сделаны были молодыми и богатыми. Теми, которые как раз сидели в ресторанах».
Параллельно появились данные, что в былом центре протеста - Москве - протестные настроения радикально упали, оказавшись ниже среднероссийского уровня. Иными словами, «болотная» оппозиция выступила как мощное средство подавления «народных волнений», безусловно превосходящее по эффективности слезоточивый газ.
Между тем, перед думскими выборами протестный потенциал в России был довольно значителен, а запас пассивного недовольства и социальной напряженности впечатлял - так, в честность выборов не верило... 70% избирателей.
Объективные факторы (такие, как резкое снижение темпа роста доходов) указывают на то, что предпосылки для длительного периода нестабильности существовали и существуют. Однако протестный потенциал был «стерилизован» руками «коллективного Пономарёва». Безусловно, нынешняя оппозиция мертва - но будет ли воспроизводиться эта ситуация дальше? В 2011-2012-м «вертикаль» столкнулась с совершенно уникальным противником. Две приведённых выше цитаты, которые можно считать типичными, демонстрируют примечательное сочетание политической невменяемости и снобизма.
Само по себе публичное озвучивание подобных полурасистских «теорий» - политическое самоубийство. Учитывая то, что подобные построения патологически глупы - это самоубийство вдвойне.
Разумеется, теория о захвате власти 50-ти тысячным корпусом офисного планктона - абсурд. Посмотрим на масштабы протестной активности за пределами российских границ. Сразу можно заметить, что шестидесятитысячная (фактически) демонстрация в почти двенадцатимиллионном городе могла показаться масштабной только на фоне абсолютного штиля «нулевых».
Так, протесты в апреле 2006-го во Франции против закона «О первом трудовом контракте», позволявшего увольнять молодых работников без объяснения причин и выходного пособия, охватили до миллиона человек. 15 февраля 2003 года, перед началом войны в Ираке, коалиция Stop the War (StWC) организовала демонстрацию в Лондоне - по оценке полиции в ней участвовало 750 000 человек. Акции в Италии, увенчавшиеся сожжением министерства обороны, собрали около 200 тысяч человек.12 февраля в Лиссабоне против мер экономии протестовало 100 тысяч человек - при численности населения Португалии 10,64 млн., Лиссабона - 545 тыс. В той же Москве в 90-х стотысячные акции отнюдь не были эксклюзивом. При этом у перечисленных акций есть одна общая и примечательная черта - эффект от них оказался нулевым.
Масштабы протестов, приводивших к радикальным политическим реформам в крупных странах, обычно на порядок больше. 1968-й год во Франции - 800 тыс. только в Париже, в забастовке участвовало 7-9 млн. рабочих из 15 млн. Именно это, а не ресторанные завсегдатаи, обрушило режим Де Голля. Оранжевая революция на Украине - 500 тыс. только в Киеве, Египет - до миллиона только в Каире.
Исторический экскурс Пономарёва также более чем своеобразен. Фактически социальная база большевиков была намного шире. На выборах в учредительное собрание они набрали 24% голосов. При этом они одержали убедительную победу в городах (Москва - 48%, Петербург - 45%), центральных и северо-западных губерниях (53,1%) и, что ещё важнее, в армии. В целом за них проголосовало 40% военных, при этом на ближайших к столицам фронтах и Балтийском флоте поддержка составляла 56%-67%. Далее, даже после официального разрыва к ним примыкала значительная часть левых эсеров и анархистов. В целом, на 1917 год альянс большевиков и левых эсеров поддерживало около 30% населения, а всевозможные социалистические партии - 80%.
Иными словами, за левой программой стояла массовая поддержка, и именно это породило «красного колосса». И это - железная закономерность.
Если в обществе существует классическая социальная пирамида с широким «основанием», стандартная схема «эффективных» массовых протестов такова. Начало - это «стартовое» выступление представителей среднего класса или выходцев из него. Далее этот протест либо остаётся изолированным и сходит на нет, либо к нему присоединяется нижний класс и тогда выступления становятся действительно массовыми.
Рассмотрим классические примеры. Египетские «несогласные» пытались организовать «цветную революцию» с начала нулевых. Результаты отличались от российских весьма мало - митинги стабильно собирали несколько сот человек из вышесреднего класса и столь же стабильно разгонялись скучающей полицией.
Тахрир-2011 изначально выглядел как повторение пройденного. 25-27 января на площади стояла лишь образованная и обеспеченная «молодёжь facebook» (самый известный персонаж, Ваэль Ганим, работал в Google директором по маркетингу на Ближнем Востоке и в Северной Африке). При этом численность митингующих на «старте» была невелика - 15 тысяч. Примечательно также, что ключевыми организаторами митинга выступили насеристы и проевропейски настроенные социалисты, получившие на последующих выборах считанные проценты голосов. Таким образом, Тахрир «создали» партии, которые даже изначально фактически не пользовались никакой общественной поддержкой. Официальная оппозиция («братья-мусульмане») смотрела на обитателей Тахрира крайне скептически. Итак, до этой точки динамика египетского протеста практически совпадает с российской.
Однако с 28-го и особенно после 1 февраля на площадь стали стягиваться массы обычных горожан. К 4 февраля численность протестующих достигла миллиона - при этом политический состав «людей Тахрира» был чрезвычайно разнороден, охватывая весь спектр от либералов до братьев-мусульман и салафитов. Дальнейшее достаточно хорошо известно. По аналогичному сценарию развивалась революция в Тунисе.
Заглянув в Красный май 1968-го мы обнаружим практически тот же сценарий.
Во Франции студенческий «мятеж» оказался «запалом» для протестной активности нижнего класса - потянув за собой массовые выступления рабочих и всеобщую забастовку. При этом примечательно, что изначально в отношении «фальшивых революционеров» ( (с) Жорж Марше, второе лицо во французской компартии) господствовал тотальный скепсис - однако он достаточно быстро развеялся.
Иными словами, в действительности ни стартовая малочисленность протестующих, ни эфемерные электоральные позиции организаторов, ни пламенная ненависть «истинных борцов» к «фальшивым революционерам», ни крайняя разношерстность «несогласных» никогда ничему не мешали.
Однако... В общем послевыборная протестная активность - это почти точное воспроизведение египетского сценария, однако «28-е февраля» по-московски так и не наступило - протест остался в рамках среднего класса, и притом довольно локальным. Судя по распределению политических симпатий (больший удельный вес коммунистов, жириновцев и т.п.), социальный состав митинга 4 февраля был несколько более разнообразным, чем во время митинга на проспекте Сахарова - однако существенной «массовизации» не произошло. Уже во второй половине февраля социологические опросы продемонстрировали медленное, но верное снижение протестных настроений, по результатам которого оппозиция оказалась там, где оказалась.
Где находится «развилка», отделяющая виртуальный «миллион» Навального от вполне реальных миллионов? Заглянем на Тахрир, в Тунис, во Францию 1968-го года и Киев 2004-го. Лозунг Тахрира - «хлеб, свобода, социальная справедливость». Таким образом, ценности, актуальные для среднего класса, аккуратно упакованы в призывы, актуальные для класса нижнего, причём на первом месте - экономические требования. Старт тунисской «весне» дало самосожжение уличного торговца, пострадавшего от коррупции и произвола полиции - и важнейшим лозунгом «жасминовой революции» были именно борьба с коррупцией и безработицей. Во Франции даже в случае со студентами под слоем анархистского бреда проглядывали рациональные требования: увеличение финансирования, улучшение условий учебы, введение самоуправления. Впоследствии лозунгом студентов и рабочих стало «40 - 60 - 1000» (40-часовая рабочая неделя, пенсия в 60 лет, минимальный оклад в 1000 фр.). Отставка Де Голля шла «в комплекте».
Лозунги Майдана - в значительной степени антикоррупционные («бандитам - тюрьма») и, например, отмена «сомнительной» приватизации «КриворожСтали») плюс апелляции к социальной справедливости. При этом именно экономические или/и антикоррупционные лозунги выступают как элемент, цементирующий разнородные коалиции.
По сути та же риторика лежит в основе успехов перестроечных демократов - политические требования «продавались» в комплекте с борьбой против «привилегий» и апелляциями к западному уровню жизни.
При этом те же деятели Майдана целенаправленно работали на массовость. Так, агитация велась всеми возможными способами - в том числе «от двери к двери». Стилистика «оранжевой революции» была подчёркнуто антиэлитарной. Скажем, третьим по значимости медийным лицом Майдана, старательно выдвигаемым на сцену, к камерам и в объятия Ющенко и Тимошенко стала «баба Параска» (Прасковья Королюк) - доярка с Западной Украины. Как замечали наблюдатели «Параска - это некая украинская мечта. В Америке сапожник может стать президентом, а у нас простая бабця может стать другом президента».
Нетрудно заметить, что «болотная» оппозиция действовала с точностью до наоборот. «Египетскую» риторику она не использовала до последнего момента и использовать не могла - ибо «Немцов за социальную справедливость» по меньшей мере оригинален. Между тем, для массовой протестной активности необходимо что-то более «съедобное», чем перспектива либерализации режима. При этом риторику «хлеба и социальной справедливости» активно использовал Кремль - стандартная схема взаимоотношений «власть-оппозиция», по сути, оказалась развёрнута на 180 градусов.
Агитация «болотных» велась исключительно в Интернете и пулом либеральных СМИ. Ни листовки, ни агитация «от двери к двери» не использовались, что заведомо отсекало от протеста подавляющее большинство, которое, некоторым образом, не сидит сутками в социальных сетях. Наконец, протест позиционировался и позиционируется (см. Альбац) как «бунт сытых». Вместо Королюк были предъявлены Собчак, Немцов и Рынска.
Иными словами, протестная активность была эффективно задушена ныне существующей оппозицией, но едва ли столь же «удобный» противник попадётся впредь. Кремлю стоит приготовиться к более серьёзным вызовам.
источник